Главная Звук Музыка гетто Классика Критика Ответы Текст Проза Стих Классика Критика Эссе Арт Мураль Стиль Отражение Кино Грани	Первая ночь Звезды Грозного Вечером мы приехали в пустой темный дом. Электричества не будет долгие дни. Южные окна выходят на заброшенные сады, буйные смоковницы и сливы, поросшие плющом остовы мертвых зданий. Я подошел к окну, бросил сумку, и стал смотреть, как в темноте тают холмы и предгорья. Быстрые сумерки. Глубину зарослей лизали огненные языки – газ из пробитых пулями труб. Яркое пламя на нефтяной земле огнепоклонников. Блики ночной листвы, летучие мыши, большие темные бабочки. Бабочки – души, сказал тогда Хасан. Его насторожил шорох, и, присветив, он нашел в углу бьющееся крылатое тельце. Я смотрел, как Хасан в первый раз обходит нежилой дом, ищет место для безопасного ночлега группы. Движется во мраке, подолгу молча стоит у окна, вглядываясь и вслушиваясь во тьму. Бабочки – души. Песня Муцураева: Когда сгустится ночь над нами И тихо вскрикнет муэдзин Никем не слышимым полетом Душа шахида прилетит В эту ночь ди-джей муэдзин в первый раз пел для нас на местном, грозненском радио – в восемь вечера по местному, московскому времени. Молодой, тягуче печальный голос. Его слушал весь разрушенный город. Вслед за молитвой тишину рвали выстрелы, вспыхивал пунктир трассирующих пуль. Нестрашные звуки, петарды в спальных районах мирных столиц. Пальба в воздух, стрельба напуганных патрулей. В тот же вечер стала заметной близость Марса. Марсостояние. Красная звезда войны дотронулась до чеченской земли и встала над руинами, над темными, в отблесках дикого пламени, садами. Сигнальная ракета, намертво зависшая над миром. Красная, в сторону врага – язык сигнальных ракет был изучен на вторую ночь. Красная – “враг”, желтая – “внимание”, зеленая – “свои”. Кто здесь “свои”? Насмешка. Звезды смеются над нами. Наш подсвечник сделан из пробитой каски федерала. Каска нашлась во дворе, в числе битых костей, пулеметных гильз, снарядных осколков, клапанов от отстрелянных гранатометов и похабных надписей на стене. В первую войну здесь стоял СОБР, затем разрушенный дом долго пустовал. Рваную дыру от снаряда заделали накануне. Засыпая, я упирался в нее головой – такой маленькой на фоне замазанного проема. Старая каска стала подсвечником случайно. Больше ничего не было под рукой. На второй вечер она затекла стеарином, а днем ее расстреливали, надев на арбуз. Вечерами мы сидели вокруг бледного огонька, слушали выстрелы. Слева и справа. На севере и на юге. Вокруг. Везде. Рамзан тихо наигрывал на гитаре, а его рация говорила – то на русском, то на чеченском, в такт хорошо сыгранной импровизации с выраженным кавказским мотивом. Автомат и гитара – рядом, как брат и сестра. Знакомое оружие. Днем оно выглядывало из открытых дверей старенького автобуса. Рамзан стоя, на ходу нацеливал его на развалины. Хаджи сидел впереди, впившись глазами в стекло, сжимая свой ствол. Мы ехали сквозь подчищенные руины, и еще не знали, что это – центр города. Проезжали бетонные склепы федеральных блокпостов. Проверяя документы, наемник движется танцующей походкой, готовый отскочить от смерти. Наглость и трусость – глаза наемника. Первая ночь в Грозном. Я вспомнил ее потом, когда мы покидали эту страну. Солнечным днем, на водоразделе пограничной реки Аксай, близ крохотного кафе “Эдем”, застрявшего между огневыми точками чеченской и аварской стороны. Память закрыла глаза. В них вновь стала тьма, мы с Хасаном опять всматривались в бархатные ночные заросли. “Бесчеловечные сады. Сады Эдема”, – сказал он шепотом. “Безлюдные”, – так же шепотом поправил я. Горячее солнце силой раздвинуло веки, заставило смотреть остов сожженного БТРа, на крутой берег уходящей чеченской земли. Начинался Хасавюрт, сытый город, город лживого мира, нажившегося на близкой войне. Ночью, на безлюдном побережье Каспия, над ласковым соленым морем, опять поднялась огненно красная звезда. Зенит Марса. Прощальный привет темных садов, темных ночей города Грозный. Фрагмент "Чеченских записок"
	Андрей Манчук