Главная Звук Музыка гетто Классика Критика Ответы Текст Проза Стих Классика Критика Эссе Арт Мураль Стиль Отражение Кино Грани	Мелочь и жизни Изнанка парламентаризма Баба Франка Три месяца она выходила к металлическим ограждениям на улице Банковой, перед зданием Администрации президента; справа - парламентские комитеты, слева - парадный вход Конституционного суда. От рассвета до позднего вечера, с интервалом в полчаса - под снегом, дождем, солнцем, под насмешкой прохаживающихся за кордоном постовых - она выкрикивала свои требования во все три стороны поочередно. В начале мая, когда улицу заняли вереницы депутатских лимузинов, ее в первый раз выпихнули с пятачка перед заграждениями. На это место тоже встало колесное лакированное чудище. Потом ее гнали каждый день - давали пару минут на отчаянный горловой крик в пустынную площадь перед президентской твердыней, а затем выпихивали толчками и окриками. Порвали плакатики-прошения, написанные от руки на выцветших клочках картона, налепленные скотчем вдоль длинных кордонов. В последний раз, когда постовые спрятались от предгрозовой духоты майского дня, она не удержалась и, взявшись за край, с усилием раздвинула заграждение на стыке металлических секций. Железо протяжно простонало об асфальт, и она, наконец, прошла несколько шагов туда, куда не смогла ни на сантиметр приблизиться за месяцы своих жалоб. Два крупнотелых охранника в отутюженной форме подхватили ее под руки и умелым ленивым движением стукнули о железный парапет. Затем быстро и без труда потащили обмякшее, грязное, нелепо одетое тело, выкинули его за углом, на землю, около старого каштана и ярких баков для мусора. Сплюнув, брезгливо вытерли руки казенными носовичками и закурили со скучающими здоровяками-шоферами. Через час они же сказали «Скорой» ее всем известное имя – баба Франка. Ходоки Комитеты парламента на Садовой улице похожи на кафкианский замок. Они помещаются в нескольких зданиях разной этажности и разного времени постройки, окруженные пристройками, отгороженные бетонным кружевом заборов, внутренних двориков с постами охраны. Запредельный мир власти. Его путанные чертоги: бумажные цеха и заседательские штольни. Они совершенно недоступны для тех, кто пришел сюда за бумажной справедливостью. Они беспощадны ко всему слабому, что копошится у этих, торжественно-мертвых стен. Ходоки дежурят на парламентских проходных, занимают внутренние телефоны парламентского бюро пропусков. Все разные, и все напоминают друг друга - нищетой, нуждой, горем в виде проблем. Они приехали из провинции, со всей страны. Кто-то - только недавно, а кто-то - давным-давно, целую вечность унижения назад. Но даже последние в своем большинстве ни разу не были по ту сторону парламентских заборов. Большая часть их дня состоит из телефонных разговоров по своему делу. Ходоки звонят в десятки властных инстанций. Им хамят секретарши и клерки, их отсылают к новым фамилиям, именам-отчествам, разнообразным диковинным должностям. Они пытаются зацепиться, нащупать самый малый плацдарм человечности, понимания, деятельного сочувствия на той стороне провода. И, получив пустое, дармовое обещание, закрывают глаза, забывшись от дурманящей дозы надежды. Они рассказывают свои истории наизусть, слово в слово, десятки раз на день. Манера их разговора может быть разной -униженной, жалобной, подчеркнуто-просительной, или с отчаянным гонором, апелляцией к нормам законодательства, писанным демократическим правам гражданина и человека, конституции, и прочей пустой ерунде. В перерыве между звонками эти люди вслух повторяют свои никому не нужные жалобы. Пытаются составить физический портрет телефонных собеседников - чванливых офисных теток и ласковых бюрократов. Охотно делятся унижением и возмущением, сравнивают свое горе с горем соседа, иногда склочно бранятся между собой, потешая скучающую охрану. В них есть своеобразный колорит - жуткий колорит местечковой бедноты наших времен. Это нищие люди, с дурным запахом, одетые не по сезону, в пропахшее вокзальными ночлежками рваньё. В большинстве - пожилого возраста. Часто - очень больные. Их столичная прописка - привокзальные бомжатники. Им часто нечего есть, они просят милостыню, питаются из мусорников. Почти все уже повреждены рассудком. Могут часами стонать от открытых ран отчаяния. Или захлебываться болезненным оптимизмом, хвастаясь обещаниями, надеждами - чаще всего, выдуманными. Они караулят депутатов на выходе из парламента. Однако, их гонит охрана – беззлобно, но со знанием дела. Сами нардепы просто не замечают этих людей. Маленький загорелый лесник, в хозяйстве которого насильно вырубили половину угодий. Старая тетка - ее квартиру захватил богатый сосед. Усатый, все еще осанистый кретьянин - бывший председатель КСП, слишком порядочный, и, как следствие, ограбленный новыми латифундистами. Десятки других, примелькавшихся здесь лиц. Те, которым некуда ехать ни с чем. Те, кто будет обивать эти самые высокие в стране пороги: до самого конца своего дела - до своего конца. Свинки из парламентских комитетов насмешливо зовут их ходоками. Свинки Свинка - незлое, почти что ласковое имя. Оно очень идет теткам из дебрей парламентских коридоров. Многочисленная армия конторских служек, настоящее парламентское большинство. Они не только свински упитаны, - они также по-свински чванливы. Их отличает особенно скотское отношение к людям извне. Ходоки - что навоз у них под копытцами. Вечерний парад свинок, шествующих с работы к шести часам пополудни, может покоробить даже тех, кто никогда не бывал в конце смены на заводских проходных. Их лица пышут довольством, предвкушают отдых, - хотя вовсе не отмечены печатью трудовой усталости. Веселые, нарядные свинки заняты непыльным офисным ремеслом. Их задача - в обычной присутственности. Она ни на йоту не изменилась со времен Гоголя и Щедрина. Все свинки попали сюда по протекции. Нередко это родственники депутатов - от жен, дочерей и племянниц, до кисельной водички. Барышни с хорошей рекомендацией от хороших людей. За работу в парламенте платят не так много. Однако, она необременительна, престижна, дает привилегии - от буфетных услуг до прибавки к пенсии сообразно табельному разряду. Теплый, прелый, гнилостный климат болотистого мелководья государственной службы хорош для быстрого размножения бюрократической мелюзги. Свинки чувствуют здесь в своем корыте, ими в буквальном смысле начинены все отделы парламентских комитетов. Эти до безобразия похожие друг на друга существа вездесущи. Обосновавшись в парламенте, они сосредоточенно протаскивают сюда родню. Феномен кумовства - наиболее архаичной формы коррупции, карикатурно воспроизводит родовые отношения украинского села. Подобно старым лозам плюща, опутавшим стены парламентского комитета, корневая система кумовских отношений связала и переплела собой внутренности Рады. Свинки часто грызутся друг с дружкой - в одиночку и целыми группами. Подковерная война за лишнюю ставку, за право на лучшую технику, мебель, выдает в них зверьков - морских свинок с повадками портовых крыс. Они мало чем отличны от своих сановных хозяев, - правда, свинство последних имеет несоизмеримо большие, государственные размеры. Мелочная, звериная сущность представителей депутатского корпуса, во всем тождественна повадкам их кабинетных свинок. А потому свинки ощущают себя властью. Их свинское презрение к ходокам, привычка с удовольствием унижать людей, удивит всякого, кому довелось подсмотреть вторую сторону телефонного разговора с просителями из бюро пропусков - сторону, совершенно закрытую для последних. В предупредительном тоне свинки, приветствующей абонента, через мгновенье звучат издевательские, бездушные оттенки. Ее миловидное лицо стреляет гримаской презрения - быстрой и мимолетной, как сам этот разговор. При повторном звонке на просителя накричат - как и тогда, если дежурящие на выходе ходоки попытаются сунуть жалобы в руки чиновнице. Эти бумаги тут же окажутся на полу, под каблучками у стайки спешащих свинок. В самом прозвании "ходоки" заключена особая бюрократическая насмешка над образом ходоков ленинских времен, над глубоким вниманием к ним, к их нуждам и потребностям со стороны другого правительства - правительства иного типа и класса. Презрение со стороны чиновничьей мелюзги подчеркивает бесправие ходоков. Мелочь и жизни Ходоки горестно недоумевают - почему их просьбы, такие простые, мелочные, решаемые единым движением бровей парламентских заседателей, годами ждут своего решения. Они давно не верят в добрых политиков, но не решаются отбросить спасительную соломинку иллюзий - последний смысл их просительства, смысл их жизни. Этим людям надо понять: невнимание к их мелочным просьбам вкладывается в канву общего свинского отношения к потребностям миллионов украинских бедняков. Все мы так же смирно ждем облегчения своей судьбы - по мановению свыше. По сравнению с этой общей массой парламентские ходоки имеют одно бесспорное преимущество. Они видели эту пузатую мелочь - наших с вами хозяев. Возвращаясь, они должны донести в разные уголки страны свою ненависть к попирающим нас хрякам и свиньям. Тогда они станут ходоками наоборот - «ходоками» в прежнем, грозном значении этого слова. И смогут приблизить времена борьбы, когда огромные массы граждан вновь обретут право на жизнь, достойную самого высокого, человеческого звания. 2002 г.
	Андрей Манчук