Главная Звук Музыка гетто Классика Критика Ответы Текст Проза Стих Классика Критика Эссе Арт Мураль Стиль Отражение Кино Грани	Быль о человеческом становлении К столетию со дня рождения Бруно Ясенского Кто борется за лучшее будущее, тот никогда не будет забыт. Бруно Ясенский Подробный рассказ о литературе Бруно Ясенского превратился бы в очерк истории революционного движения послевоенной Европы, в описание эпохи строительства советского общества, с присущими ей радостью и трагизмом. Долгим будет уже само перечисление того, кем успел стать этот революционер, писатель, поэт, драматург, журналист, переводчик, на каких языках они писал, где, сколько раз, и за что был арестован. Но рассказ о творчестве Ясенского необходим – не только по случаю юбилейной даты. Биографии подобного рода ярко и полно иллюстрируют историю революции, вскрывая механизм становления социализма. "Год рождения - 1901. Происхождение - мелкобуржуазное. Место рождения - бывшее Царство Польское, Сандомирская равнина над Вислой. Край обильный и скудный, приберегший для одних плодородные полосы шумящей пшеницы, для других - лоскуты песчаных пустырей, где от колоса до колоса не слышно голоса, край богатых помещиков и беднейших крестьян, собирающих со своего морга земли слишком много, чтобы умереть, слишком мало, чтобы жить от урожая до урожая. Родился я в маленьком местечке, прославившемся впоследствии во время мировой бойни количеством укокошенных солдат обеих доблестных армий". Сын провинциального врача, Ясенский с ранних лет видит вокруг себя жизнь задавленных гнетом крестьян, жестоко помыкающее над ними панство. Он учится ненавидеть хозяев родной Польши - империалистических хищников российской, австрийской и прусской монархий, превративших его родину во фронтовую полосу первой в истории человечества мировой войны. Он навсегда объявляет беспощадную войну всем войнам, кроме одной - классовой, направленной на освобождение трудящихся от социального рабства. В 1918 году, Ясенский поступает в древний Краковский университет – а вокруг рушатся незыблемые основы старого миропорядка. Революции в России, Германии, Венгрии превратили Польшу в островок реакции посреди бушующего моря восставшей рабочей Европы. Больше того, Антанта уготовила его Польше, "возрожденной" Польше панов и клерикалов. роль главного плацдарма против Республики Советов. "Это были годы, когда воздух в Польше был полон угара самого зоологического шовинизма и воскресших великодержавных амбиций, когда раздавленное польскими штыками национальное восстание на Западной Украине и стремительный поход на Киев открывали, казалось, перед наскоро сколоченным польским буржуазным государством перспективы "от моря до моря", - будет вспоминать впоследствии Ясенский. Но именно в это время, среди бряцанья шпор и сабель воскреснувшего польского панства прозвучали первые стихи молодого польского поэта. Злые, язвительные, полные презрения строки, они беспощадно издевались над новорожденным польским капитализмом, предрекая его неименуемый конец. "Первые мои стихи, появившиеся в печати в 1919 - 1920 годах... своей нарочитой грубостью в третировке "святых и неприкосновенных" идеалов независимости, национальной культуры, религии, культа войны прозвучали диссонансом в хоре молодой империалистической литературы, голосившей на все лады "осанна" формировавшемуся буржуазному государству", - напишет затем в автобиографии поэт-революционер. В 1922 году публикуется первая поэма Ясенского - "Песня о голоде", которая, по мнению самого автора, "при всей своей идеологической нечеткости была в послевоенной польской литературе первой крупной поэмой, воспевающей социальную революцию и зарю, зажегшуюся на востоке". Поэма, которая рассказывала о том, как голод, бесправие и угнетение объединяют миллионы бедняков "всех цветов и племен" в единую силу, способную уничтожить господство сытого класса богатых. А после участия в уличных боях кровавого Краковского восстания 1923 года Ясенский становится "безнадежным революционером": "Захват Кракова вооруженными рабочими, разгром полка улан, вызванных для усмирения восставших, отказ пехотных частей стрелять в рабочих, братание солдат с восставшими и передача им оружия - все эти стремительные происшествия, изобилующие героическими эпизодами уличной борьбы, казались прологом величайших событий. Двадцать четыре часа, прожитых в городе, очищенном от полиции и войск, потрясли до основ мой не перестроенный еще до конца мир. Когда на следующий день, благодаря предательству социал-демократических лидеров, рабочие были обезоружены, и восстание ликвидировано, я отчетливо понимал, что борьба не кончилась, а начинается борьба длительная и жестокая разоруженных с вооруженными, и что мое место в рядах побежденных сегодня". С этого дня поэт Бруно Ясенский становится профессиональным революционером, профессиональным революционным поэтом, и в его деятельности эти понятия нашли свое неразделимое сочетание - отныне литература была для него "непосредственным оружием классовой борьбы". Но поэтическое творчество Ясенского было не просто подчинено повседневной революционной деятельности, а возникало, рождалось из ее кипящей среды. И уже скоро, в ходе следующих выступлений польского и украинского пролетариата во Львове рабочие колонны пели "Марш краковских повстанцев" - ритмичные, чеканные как шаг стихи революционного поэта. И шаг наш - как гром. И песнь наша - гром. Греми у решеток подольше! За новую Польшу мы на смерть идем, За нашу народную Польшу! Через год после краковских событий Ясенский становится литературным редактором левой львовской газеты "Рабочая трибуна", занимаясь переводом статей Ленина и стихов Маяковского - по ним он изучал "законы, руководящие развитием капиталистического общества, теорию и практику классовой борьбы". Политическая цензура Пилсудского объявила настоящую войну рабочему поэту. Его политические стихотворные памфлеты "появлялись на свет в виде безукоризненно белых пятен, снабженных только заголовком и подписью". Был запрещен к печати и первый сборник стихов Ясенского - "Земля влево". Поэт продолжал писать для нелегальных брошюр и листовок, применяя литературное творчество в практической революционной работе. Именно родилось лучшее поэтическое произведение Ясенского - "Слово о Якубе Шеле", повествование о крупнейшем восстании польских крестьян. Оно было призвано напомнить нищему, задавленному панами селу о славных традициях борьбы за подлинную свободу. Первые годы работы в народной массе не прошли для Ясенского даром: по его же словам, новая поэма была написана со "скупой простотой". В ней ясно чувствовалось понимание языка галицийских крестьян - тех, кому она и была предназначена автором. Очень скоро многие строчки из "Слова" прочно вошли в народную, крестьянскую культуру: сегодня о Якубе Шеле вспоминает Анджей Леппер - лидер радикальной "Самообороны" польских фермеров. Дальше была вынужденная эмиграция во Францию, куда устремились десятки тысяч рабочих с обескровленных войною польских земель. Ясенский, к тому времени ставший Жаком Лавалем, вступает во Французскую коммунистическую партию и продолжает вести агитацию среди своих соотечественников – дешевой рабочей силы, обеспечивавшей благоденствие парижских рантье. "Активная работа в рядах французской компартии лучше теоретических размышлений научила меня применять литературное творчество к задачам повседневной партийной агитации и пропаганды" - писал Ясенский. В 1927 году, в Париже он организовывает рабочий театр польских рабочих-эмигрантов, который вскоре становится культурным и политическим центром восточноевропейского пролетариата во Франции. Весной 1928 года работает среди польских горняков Северного угольного бассейна, "пробираясь с шахты на шахту, укрываясь по горняцким поселкам", и в это же время "Юманите" печатает первый роман польского революционера - "Я жгу Париж". Роман, написанный на французском, - так осуществлялся один из творческих принципов Ясенского, сформулированный в стихотворных строчках: Учился петь гимн классовой войны На языке рабочих той страны, в которой приходилось драться... Это был роман-памфлет, едкий и жгучий "как кайенский перец" - говорили французские коммунисты. В нем высмеивались все сорта европейской буржуазии, скопившейся тогда в ожиревшей от репараций французской столице: от самодовольных парижских буржуа до озлобленных российских белоэмигрантов. Ясенский вывернул гнилую изнанку этой всемирной столицы богатых, и символически уничтожил ее - без всякой жалости. Французские власти по достоинству оценили литературные и политические достоинства романа Ясенского - поляк был арестован и выслан из страны, под предлогом того, что напечатанное "Юманите" произведение "открыто призывало к низвержению существующего строя". Оказавшись в Германии, он нелегально пробирается во Францию, и, после очередного ареста, повторно изгоняется за ее пределы. Ему нет места в буржуазной Европе – правительства Германии и Польши отказывают в виде на жительство опасному литератору-коммунисту. В 1929 году Бруно Ясенский, он же Жак Лаваль, известный также, как "Маяковский Речи Посполитой" сходит с борта парохода в Ленинградском порту: "Передать, что чувствует западный революционер, увидев на советском берегу шлем первого красноармейца, увидеть первую приближающуюся моторку с красным флажком на носу... - передать это так же трудно, как трудно описать спазму, которая внезапно сжимает вам горло", - впоследствии вспоминал он об этих минутах. Прибыв по приглашению председателя международного бюро революционной литературы (МБРЛ) Луначарского Ясенский с ходу включается в работу в этой организации, и в том же году становится редактором литературно-художественного журнала «Культура масс" на польском языке. В 1930-м, на Всемирном конгрессе революционных писателей мира в Харькове он избран редактором журнала "Интернациональная литература", становится вторым секретарем Международного объединения революционных писателей. В годы первого знакомства с советской республикой Ясенский как будто позабыл о литературной деятельности: "Партийная и общественная работа в стране, строящей невиданными темпами социализм в кольце империалистической блокады, не оставляет много времени для литературного творчества... Стихов пока не пишу. Дело в том, что свою литературную работу считал всегда и продолжаю считать подсобной к текущей политической работе," – заявляет он в своей автобиографии того периода. Впрочем, писатель тут же сообщает о новой пьесе "Бал манекенов» – "гротеск на современную западную социал-демократию", добавляя: "побудило меня к этому отсутствие в нашем революционном репертуаре веселых спектаклей, которые давали бы пролетарскому зрителю возможность посмеяться над своими врагами здоровым, беззаботным смехом, дающим революционную зарядку". В том же, 1930-м году он совершает первую поездку в советский Таджикистан. Эта невероятно далекая по тогдашним меркам, "абсолютно библейская" страна, начавшиеся в ней революционные преобразования производят на Ясенского огромное впечатление. Советская власть в Таджикистане сломала незыблемый прежде уклад, объявив войну многовековому господству феодально-родовых отношений. В глубине Средней Азии вновь начался отсчет истории, замерший тысячелетие назад - именно в этот момент ее и увидел писатель. Он пересекал горы и речные ущелья, добрался до самого Пянджа, за которым по-прежнему спал подвластный Британской империи Афганистан - отражение недавнего прошлого Таджикской республики. "Ясенский верхом на лошади переправлялся через горные хребты. На крутых осыпях он шел, держась за хвост привычной к кручам лошади, то и дело теряя под ногами опору и хватаясь руками за раскаленные под солнцем камни. Он видел еще кишлаки, где поголовно все жители были с зобами, он видел, как собирали урожай с поля, которое можно было все прикрыть большим одеялом. И это поле почти висело над бездонной пропастью. Он проходил всюду, где потом действовали и жили его герои. Он все видел сам", - вспоминала А. Берзинь, вдова писателя. В следующем, 1931 году Ясенский возвращается в Таджикистан, на этот раз взяв с собою в поездку целую группу деятелей левой культуры и искусства: Вайяна-Кутюрье, Эгона Эрвина Киша, Отто Люина, Джошуа Кюнитца и других. Теперь он старательно вникает в технические и организационные подробности инженерных работ среди таджикских пустынь, в невиданно-новых даже для опытных специалистов условиях. Следит за тем, как среди песков рождается волна того, что получило название социалистического энтузиазма, - массовый и бескорыстный героизм рабочих, декхан и инженеров позволявший успешно решать самые сложные задачи строительства. Ясенский видит, как под влиянием меняющегося мира незаметно для себя начинают меняться и сами преобразовывающие его люди. Внимательно наблюдает за этими едва уловимыми качественными изменениями, которые повсеместно проявляются в древней среднеазиатской стране и ее новых гражданах, отслеживает стремительные скачки в общественном развитии. Эти наблюдения перерастают в целенаправленное изучение становления нового человека, обобщающим результатом которого стало лучшее и наиболее известное произведение Бруно Ясенского - роман "Человек меняет кожу", написанный уже на русском. Это была удивительная работа, во многом необычная даже для революционной литературы своей эпохи. Ее автор сумел осязаемо передать своим читателям процесс рождения по-настоящему человеческой личности - человека будущего социалистического общества. Он сделал это подробным, тщательным, максимально реалистичным изображением повседневной жизни строителей социализма в Таджикистане, на самом краю советской земли. Описал будничность, бытовую неустроенность инженерных работ, вытащил наружу путанные дореволюционные корни участников стройки, противоречия личностного характера - старую "кожу" человека, который с огромным трудом выбирался из оболочки прежнего себя. Для того чтобы однажды "забыть старую жизнь, как сон, и жить с того момента, как проснулся" - так зафиксировал этот момент качественного перехода к новому сознанию один из героев романа, американский инженер Кларк. "Мы - поколение, уничтожившее капиталистическое общество, чтобы войти в социалистическое, - пока что меняем кожу. Это массовый и болезненный процесс. Изменились отношения между людьми, между людьми и вещами, между людьми и государством. Расширились масштабы каждой отдельной личности, старая кожа общественных отношений лопнула. Мы меняем ее на более просторную, в которой нам легче дышать. Это только первый шаг к тому коммунистическому обществу, где человек сбросит с себя наконец, как шелуху, всякую кожу условностей, обретая впервые во всем ее объеме свою атрофированную индивидуальность", - поясняет Кларку комсомолка Полозова, расшифровывая для нас суть романа и его названия. Глубокая, по-настоящему живая диалектика этих слов передает все содержание социалистического развития - как движения, борьбы общественных противоречий, непрерывного изменения все еще существующего и активно сопротивляющегося наследия старого мира. Они предвосхищали наступление описанной Марксом эпохи, когда будет осуществлено "подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека", "полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства достигнутого развития возвращение человека к самому себе как к человеку общественному, т.е. человечному". Изменения такого рода, вне всякого сомнения, ощутил на себе и сам Ясенский, свидетельством чего и стал его прекрасный роман. Он был активным участником осуществления советской действительности - как общественно-политический деятель и писатель, автор сатирических памфлетов "Нос", "Главный виновник", серии рассказов и незавершенного романа "Заговор равнодушных". Он породнился с этой страной не дутым патриотизмом, а действием, принимая участие в строительстве ее будущего: "Живя и работая в СССР, не считаю себя эмигрантом и думаю, что своей повседневной работой если не заработал еще, то заработаю право гражданства в рядах героического пролетариата той страны, которая первая дала миру социалистический строй. В этой великой стройке хочу принимать самое непосредственное участие". *** Бруно Ясенский был репрессирован и погиб в 1938 году. Для того чтобы понять причины его трагической смерти, необходимо напрочь отказаться от пошлых попыток оправдать преступления, жертвой которых стали Ясинский, Пильняк, Кольцов, целый ряд других выдающихся деятелей советской культуры. Их гибель стала еще незаметным предвестником будущего исторического отката, пик которого переживаем сегодня мы. А о том, чем был для так и не признавшего себя виновным Ясенского строящийся за стенами его тюрьмы социализм, громче всего говорят его последние стихи. В них воплощена подлинная трагедия этого замечательного человека, глубоко родственного своей замечательной эпохе. Поют города, голоса их стройны, Звенят провода, как в походе поводья. И только мой голос не слышен сегодня В громовом концерте огромной страны ********************************** Но я не корю тебя, Родина-мать, Я знаю, что только в сынах разуверясь, Могла ты поверить в подобную ересь И песню мою, словно шпагу сломать. Что ж видно, не много создать мне дано, И, может быть, стань я с эпохою вровень, Моя громогласное "я не виновен!" Услышано было б моею страной. На стыке грядущих боев и коммун Оборванной песни допеть не успел я, И образы вянут, как яблоки спелые, Которых уже не сорвать никому. Шагай, моя песня, в знаменном строю, Не плачь, что так мало с тобой мы пожили. Бесславен наш жребий, но раньше ли, позже ли - Отчизна заметит ошибку свою. Песня, слова, мысли и чувства Бруно Ясенского, этот литературный отпечаток прекраснейшей эпохи в истории развития человечества, пережили и переживут многое, в том числе, и временное поражение социализма, торжеству которого они всегда служили. А его творчество, - как в целом, так и в своих составных частях, - останется памятником становления нового человека, образцом и учебником для строителей будущего. "Рабочий класс" 2000 г.
	А. Лиховод