Очень мирный русский бунт

Декабрьский всплеск уличного протеста в России был закономерным итогом растущего недовольства, которое копилось, но не находило себе выхода на протяжении нескольких лет. И всё же трудно было предсказать, что кризис, разразится вокруг исхода выборов в декоративную Государственную Думу, которая не имеет никакой власти (да и сами кандидаты, включая оппозицию, являются лишь марионетками администрации). Ещё несколько недель назад, обсуждая с коллегами по нашему институту надвигающийся политический кризис, мы никак не могли определить, что же послужит детонатором взрыва. Общий вывод, к которому пришли участники дискуссии состоял в том, что поводом для массовых выступлений окажется, какая-нибудь нелепость, какая-нибудь очередная хамская выходка властей.

Собственно, именно эту роль и сыграли выборы. Фиктивность всей процедуры и откровенное сотрудничество между властью и думской оппозицией не было секретом для публики, особенно для той её части, которая вышла на демонстрации. Однако массовые, нелепые и почти открытые фальсификации были восприняты не столько как политический акт, сколько как хамство. Похоже, общество просто искало повода для взрыва и нашло его, когда рутинная процедура избирательных подтасовок неожиданно стала предметом всеобщего обсуждения.

Между тем политическое значение разыгрываемой сегодня драмы выходит далеко за пределы вопроса о составе российского псевдопарламента и даже правил, по которым он формируется. Единственная политическая задача думских выборов 2011 года состояла в подготовке президентских. Которые, в свою очередь, отнюдь не являются процедурой, определяющей имя будущего лидера страны. Имя известно заранее. Решения у нас принимают не избиратели, и не конгрессы политических партий (будь то «Единая Россия» или её исторические предшественники), а сходняки буржуазно-бюрократической элиты, где без лишней суеты и показухи обсуждаются серьезные вопросы. Необходимую информацию довели до нас 24 сентября на съезде «Единой России», и вопрос считали закрытым. А функция выборов состояла в легитимации уже принятого решения, в юридическом оформлении отношений, которые и так уже существуют.

Декабрьский кризис сломал заготовленный сценарий. Стремительное падение популярности «Единой России» при одновременном росте протестной активности и тотальной дискредитации существующей процедуры выборов создали качественно новую ситуацию, когда всенародное голосование не только не служит своей основной задаче – легитимации выбора элит, но, напротив, становится проблемой. Разумеется, от этого выборы не станут «настоящими». Никакого единого кандидата от оппозиции не будет, а если он и появится, то от этого обществу станет только хуже. Ведь сегодняшняя «оппозиция» в России представляет собой либо осколки существующей власти, либо сборище маргиналов различного оттенка — преимущественно либералов и националистов.

Отторжение власти обществом, четко проявившееся в декабре, отнюдь не означает симпатии к оппозиционерам. А повестка, предлагаемая народу организаторами антиправительственных митингов, отнюдь не отражает реальных причин массового недовольства. Либеральные лидеры оппозиции не решаются поднимать социальные вопросы, даже те, что волнуют их собственных сторонников. Целая группа левых публицистов восторженно отстаивает правоту либеральных политиков, разъясняя своим читателям, что поднимая социальные лозунги мы рискуем «сузить» массовую базу протестов. Вроде бы логично: лозунг честных выборов «шире», чем лозунг бесплатной медицины. Только вот беда: сегодня в России вопрос о выборах волнует людей куда меньше, чем вопрос о том, что будет с районной больницей. 10 декабря по всей стране вышло на митинги примерно 250 тысяч человек. В 2005 году, когда поднялись протесты против социальной политики властей, на улицах, несмотря на январский мороз было два с половиной миллиона людей. Массовая база социального протеста у нас в десятки раз шире, чем общественные слои, на которые опираются организаторы митингов.  

Отсюда вовсе не следует, будто россиянам не нужны честные выборы. Но бороться за них, идя под дубинки полиции, подавляющее большинство народа будет лишь тогда, когда станет ясно, что выборы — это путь к изменению жизни, к спасению социального государства, за которое выступает подавляющее большинство граждан. Однако именно здесь оппозиционеры не только не разделяют мнение своего народа, но, напротив, находятся в одном лагере с властью.

На волнения в столицах российские биржи ответили решительным обвалом котировок, а деловые издания объясняли пессимизм инвесторов тем, что на фоне протестов правительство может не решиться провести «необходимые реформы» по ликвидации бесплатного образования и здравоохранения. Реальный смысл противостояния общества и власти состоит именно в сопротивлении низов антисоциальной политике верхов. Это сопротивление предопределило провал фарса думских выборов, оно же делает власть неспособной к решительным действиям против оппозиции. Но сама оппозиция боится перемен не меньше, а даже больше, чем власть.

Проблема с нынешними лидерами протеста и их действиями не в том, что они не левые и потому, естественно, не могут подняться выше лозунга честных выборов, отторгая любую социальную повестку, в том, что их позиция гарантированно ведет к тому, что не будут выполнены даже те минимальные «общедемократические» требования, которые сейчас формулируются. Или мы получим действительно массовое и сильное движение, объединенное полнокровной демократической программой, которая не может не включать требований, соответствующих базовым интересам большинства жителей России, или нынешний бунт выдохнется, не достигнув даже тех ограниченных целей, которые готовы поддержать либералы и их помощники из числа «левых».

Призывы «умеренных левых» пассивно идти за либералами обосновываются необходимостью «работать с людьми», идти туда, где масса, но с чем и как собираются левые идти к этим вожделенным массам? С невнятными листовками, содержащими абстрактные лозунги? Левые, приносят на митинги мятые газетки, напечатанные слепым шрифтом на плохой бумаге, которые вполне могли бы украсить музей революции 1905 года. А затем, не решаясь предъявить эту продукцию окружающей публике, раздают её друг другу. Анархисты агитируют сталинистов, сталинисты — троцкистов, троцкисты — социал-демократов, а те, в свою очередь распространяют свои материалы между анархистами. Круг замыкается.

Оппозиция не может предложить своим сторонникам ничего, кроме бесконечного повторения митингов, неэффективность которых уже очевидна для всех. И если Кремль не может, несмотря на это, взять ситуацию под контроль, то лишь потому что сам не знает, что делать со страной. Каждый раз, когда намечается снижение напряженности, власти выступают с очередным заявлением или мероприятием, которое подливает масла в огонь кризиса.

Ситуация неминуемо загоняется в тупик, ибо реальное торжество демократии будет одновременно и полным крахом существующей оппозиции. Власть не хочет отступать, а оппозиция боится побеждать. Обе стороны несомненно предпочли бы тихо договориться между собой, но политика в России уже стала публичной, а потому тайный сговор сторон не является уже реальным решением.

В шахматах такое положение называют патовым. Но жизнь — не шахматная партия, когда фигуры можно просто снять с доски и начать сначала. Рано или поздно ситуация выйдет из- под контроля и перейдет в новую фазу обострения. Это произойдет тогда, когда политический протест дополнится социальным, а на сцену выйдут новые игроки. И надо думать, ждать осталось недолго.

Борис Кагарлицкий