«В профсоюз вступают лучшие преподаватели»

Это первый факт в новой российской истории, когда профсоюзы рабочих физического труда помогают профсоюзу работников труда умственного. И мы должны активно включаться интеллектуальным ресурсом в работу профсоюзов физического труда

Теги матеріалу: клерікалізм, криза, лібералізм, освіта, пам`ять, політики, профспілки, солідарність, срср-ex

17.11.2013

От редакции: Российский ученый и профсоюзный активист Павел Кудюкин известен как бывший левый диссидент, который был арестован в 1982 году по делу о политическом кружке «Молодых социалистов», а в ноябре 1991 года получил должность заместителя министра труда и занятости населения Российской Федерации. Во время недавних протестов против реформы Российской Академии наук Павел Кудюкин стал одним из основателей Межрегионального профсоюза работников высшей школы «Университетская солидарность». В интервью LIVA он рассказывает о плачевном состоянии российской системы образования и науки, а также о сопротивлении губительным реформам, которое оказывает сегодня научная общественность. Данная тема актуальна и для Украины, где недавно было принято решения о закрытии трех гуманитарных институтов НАН Украины (Институт востоковедения, Институт археографии и источниковедения, Институт мировой экономики и международных отношений), которые планируется ликвидировать уже в следующем году.

– Расскажите, в чем состоит суть «реформы» российской академической системы от Дмитрия Ливанова, и почему она вызвала протесты научных работников?

– Суть реформы РАН состоит в том, что Академия превращается в некий клуб титулованных ученых и теряет функции управления процессом развития фундаментальной науки. Реальное управление институтами передается государственному Федеральному агентству по научным организациям, которое получает права по распоряжению собственностью академических учреждений и управлению финансовыми потоками. Есть большой риск того, что там начнут «оптимизировать» научные учреждения и ученых. Cкажем, поставят вопрос: зачем этот институт сидит в роскошном особняке в центре Москвы – давайте отправим их куда-нибудь в «Новую Москву», в Троицк, например, или даже в «старую Москву» - в Бирюлево. Какая им разница?

Но не исключено, что поставят и более общий вопрос: а зачем нам так много институтов, которые, с точки зрения чиновников, вроде бы занимаются одним и тем же – Институт российской истории, Институт всеобщей истории, Институт славяноведения и балканистики, или, скажем, зачем институты востоковедения, Европы, Африки, если есть ИМЭМО. Даже ИМЭМО могут закрыть, хотя этот институт является ведущим в исследованиях мировой политики и экономики, и он делал практическую работу, консультируя органы власти и в СССР, и постсоветский период. В постсоветский период, кстати, потребность в таких консультациях упала: нынешняя власть в гораздо меньшей степени опирается на научную экспертизу, чем власти СССР.

Скажут и другое: а зачем нам столько гуманитариев, которые выгрызают бюджет? Хотя понятно, что если все финансирование Академии наук – это меньше 1% федерального бюджета, то экономия на гуманитариях будет вовсе копеечной, а потери, напротив – весьма ощутимыми для страны. Хотя пострадают не только гуманитарные направления – ведь потом скажут, что столько физических институтов нам тоже не нужно, и т.д. В девяностые у нас уже убили большую часть прикладной наук – но она начала возрождаться, в том числе и создавая опытные производства. Институт нефтехимического синтеза РАН, например, существует на грани фундаментальной и прикладной науки – там есть прямые выходы на производство. Но такое впечатление, что нашему правительству, несмотря на крики о необходимости реиндустриализации и инноваций, высокотехнологическое производство попросту не нужно. И там хотят задавить места, где наука начинает прорастать в практику.

Авторы реформы говорят: наука должна давать отдачу, причем понимаему очень примитивно. Это как в нацистской Германии – там некогда запретили исследования, которые не дают результат через 6 месяцев. Или обвиняют в низком уровне цитирования – это тоже не измерение эффективности. Эффективность – соотнесение результата с финансовыми затратами. РАН является третьей Научной организацией в мире по уровню цитирования. А затраты на нее намного меньше американских. Так что как раз по этому показателю РАН суперэффективна. Наша власть не хочет этого понимать.

Впрочем, в реформе РАН есть также обстоятельства личной «мести». Дмитрия Ливанова не избрали членом-корреспондентом РАН. Михаил Ковальчук, брат близкого к Путину бизнесмена Юрия Ковальчука – один из авторов реформы РАН и руководитель Курчатовского института, несмотря на огромную помощь государства, фактически развалил его. У него такая же обида: не избрали академиком РАН и не отдали ему Институт кристаллографии.

– Но обществу внушают, что Академия наук высасывает большие средства из государства, обеспечивая безбедную старость многим ученым, которые уже не делают никаких существенных открытий…

– Академия наук – это не только академики и членкоры, это десятки тысяч нетитулованных ученых, работников институтов. Эта реформа ставит под вопрос их будущее в первую очередь, институты будут реорганизовываться, и понятно, каким образом: какую-то часть будут передавать ведомствам, какую-то часть – вузам, какую-то часть – просто ликвидировать. Но в результате ситуация с наукой не улучшится.

Да, в США фундаментальная наука – это главным образом часть университетской системы. Но невозможно взять чужую модель, формировавшуюся столетиями, и мгновенно ее перенести на иную почву. То, что хорошо работает в одной системе, не обязательно будет эффективно в другой. Есть институциональная инерция. Российская академия наук в современном виде создана, конечно же не Петром – это ложный аргумент и бьющий мимо цели. Эта модель сложилась в советские годы, у нее есть свои достоинства и свои недостатки. Мало кто говорит, что Академию вообще нельзя или не нужно реформировать, но реформы должны проводиться «аккуратнее».

Что касается старения состава Академии Наук – это не вина ученых, это последствие политики оплаты труда, которая отсекает от процесса научных исследований молодежь. Мой зять работает ведущим научным сотрудником в Институте российской истории, в Москве, его зарплата – 25 тысяч рублей (около 6 тысяч грн.). В тоже время, нам заявляют, что средняя зарплата в Академии наук – более 30 тысяч. Но ведущий научный сотрудник – это уже выше среднего уровня.

– Сегодня многие упрекают сотрудников РАН в том, что они старались стоять в стороне от политики, не реагируя на политические репрессии и антисоциальные реформы властей – пока они не затронули их самих. Ведь «реформа» образования начиналась «снизу», и только сейчас дошла до «головы».

– Когда законопроект в пожарном порядке, в нарушение всех положенных процедур, проталкивали в Госдуме, у академической общественности были иллюзии, что это некая инициатива отдельно взятых чиновников. Но когда законопроект подписал Путин – причем, без внесения обещанных поправок, – стало ясно, что это общая линия власти. Иллюзия о добром царе и злых боярах в очередной раз провалилась. Может, в воспитательных целях, это и к лучшему. Хоть кто-то понял, что не нужно рассчитывать на добрых царей.

Стратегия ухода от политики бесперспективна – потому что этот вопрос является политическим. Другое дело, что к протестным митингам пристраивается КПРФ, – или, что еще хуже, – «Суть времени» Кургиняна, – что во многом дискредитирует протест. Ведь «Суть времени» – это вообще секта путинского культа, и ее влияние в научных кругах, к счастью, минимально. Хотя профсоюзы Академии Наук в отчаянии бросаются к любым силам, которые готовы заявить о поддержке. Но, как я уже говорил, реформа РАН – это политика, и реформы образования – это политика. Но нам не нужно прислоняться к какой-то партии-фракции, создавая массовку для стратегически неродственных нам сил. Нам нужна своя политическая позиция, но мы должны избегать тесной ассоциации с существующими политическими силами на конъюнктурной, беспринципной основе. Это может скорее дискредитировать, чем помочь.

– Видите ли вы связь между очевидным научно-техническим регрессом современной России и ее резонансными провалами в космической отрасли и других областях?

– Да. Это все звенья одной цепи, и деградация аэрокосмической промышленности – действительно наиболее яркий тому пример. А невыполнение программы перевооружения российской армии – это не только следствие коррупции, это также следствие недофинансирования и оттока кадров из нашей науки.

– Можно ли сказать, что ливановская инициатива является продолжением неолиберальных реформ по «разгосударствлению» системы образования и здравоохранения, которые серьезно усугубили кризис в этих областях?

– Конечно. Для неолибералов, все, что не приносит деньги: неэффективно. Но либерализм разрушителен для нерыночных сфер. То, что это также подрывает перспективы развития капитализма, наши власти не понимают.

– Подрыв развития капитализма?

– В 1940-х годах это доказывал Йозеф Шумпетер, который говорил о саморазрушении капитализма. С одной стороны, капитализм нуждается в таких некапиталистических элементах – в виде доступного образования и здравоохранения. И, в тоже время, он норовит их разрушить. Сегодня мы наблюдаем этот процесс во всем мире. Финансирование образования и здравоохранения переносится на плечи граждан – это же им нужно лечиться и детей учить. Это ведет к жесткой социальной сегрегации, потому что не все способны платить. А в фундаментальной науке, которая не дает быстрой отдачи, кроме бюджетного или иных форм общественного финансирования, никаких других источников финансирования почти что нет. США избегают губительных последствий такой политики, потому что выкачивают мозги из всего мира. Пока что есть откуда выкачивать.

Обратите внимание, что медицинская реформа «Obamacare» – это меры против политики неолиберализма, которые отражают идеологические позиции левого крыла Демократической партии. Наиболее ярко их выразил Пол Кругман. В книге «Кредо либерала» он призывает проводить политику, ориентированную на большее социальное и имущественное равенство, на перераспределение доходов от богатых к бедным, возврат к идеям и принципам «нового курса». В этом смысле, распространение медицинского страхования на все население США, со значительными государственными вложениями – это робкие попытки немного достроить социальное государство в США, где оно всегда было слабее, чем в Европе, и которое уничтожали решительнее, чем в Западной Европе. То есть, в США уже понимают последствия господства неолиберальных идей, но на постсоветском пространстве – еще нет.

– Какой видят власти российскую высшую школу? Есть ли у них стратегия ее развития?

– Высшее образование деградирует. Эта деградация является продолжением деградации всей образовательной системы. Если система общего образования не выпускает достаточного количества хорошо подготовленных выпускников, то и качество подготовки выпускников высшего образования будет падать. Эффективная система образования, даже с наличием элитных учебных заведений, невозможна без системы массового доступного образования. Неоткуда «элиту» будет брать. И наличие у родителей денег не дает гарантию, что их чадо будет учиться. Это идея тупиковая.

Вспомним Российскую империю, которая никогда не была образцом социальной мобильности. Тем не менее петровская «Табель о рангах» давала возможность наиболее способным выходцам из народа пробиться наверх. К концу существования империи до 40% российских дворян были потомками людей, выслуживших дворянство, а не «столбовых» дворян. Даже тогда элита была достаточно открыта, а замкнутые элиты – путь к вырождению. Может быть, они не понимают этого. Но, на самом деле, у нашей элиты нет никакой стратегии. Они как амёбы – у них не стратегия, а сиюминутная реакция. Сидит амёба в лужице воды, ей крошку еды бросили, она ее слопала, а капнули кислоты в лужу, и она начинает бежать в другую сторону. Вот наша власть ведет себя примерно так: стратегии в ее действиях нет.

– Государство все дальше от науки и все ближе к церкви. К чему приведет организованное культивирование мракобесия в российском обществе?

– Есть ряд позорных фактов, которые говорят о наступлении этого мракобесия – когда открывается кафедра теологии в Московском физико-технологическом институте, например. Какое отношение теология имеет к физике? Они считают, что это путь к тому, чтобы ракеты не падали, что можно ракету освятить, и она не упадет? Проталкивается идея введения теологии в номенклатуру научных специальностей. Именно теологии, а не религиоведения. И делается это не ради заработка, а ради идеологии. Они хотят навязать обществу идею, что религия также объясняет мир, как и наука. Это не разделение веры и науки, когда они не вмешиваются в существование друг друга, это попытка подмять науку под религию. Уже есть православные «учебники» биологии. Слава Богу, без грифа Министерства образования и науки, но это издано большим тиражом, пропагандируется везде. Грядет конфликт церкви и ученых, которые не захотят поддаваться натиску «теологии».

– Как далеко пойдет в своих протестах научная общественность, если Госдума примет законопроект Ливанова?

– Госдума уже его приняла в пожарном порядке, а президент создал Федеральное агентство научных организаций во главе с финансистом, не имеющим к науке никакого отношения. Пока, к сожалению, можно говорить лишь о попытках протестов ученых. Чувство солидарности в российском обществе очень слабое. Трудно сказать, сколько ученых будет выходить на улицу, и каков будет результат их борьбы.

– Что можно рассказать о деятельности Межрегионального профсоюза работников высшей школы «Университетская солидарность».

Учредительная конференция профсоюза «Университетская солидарность» прошла в апреле этого года. Первичные организации действуют в двух московских вузах – ВШЭ и РГГУ, а также в Уральском федеральном университете. В ноябре, возможно, появится первичная организация в МГУ им. Ломоносова, а также будет создана Московская территориальная межвузовская организация. Есть территориальные первички в Нижнем Новгороде, в Калининграде и Казани. Однако, есть много университетов, где преподаватели не могут создать первички. Как вы понимаете, далеко не всегда администрация вузов будет относиться к подобным инициативам даже с минимальной лояльностью.

При образовании профсоюза «Университетская солидарность» нам очень помог в проведении учредительной конференции оказал «Межрегиональный профсоюз работников автопрома» (МПРА) и профсоюз моряков. Это первый факт в новой российской истории, когда профсоюзы рабочих физического труда помогают профсоюзу работников труда умственного. И мы тоже должны активно включаться своим интеллектуальным ресурсом в работу профсоюзов физического труда. До сих пор мы сотрудничали с профсоюзами как исследователи и эксперты, а сейчас появился шанс стать органическими интеллигентами, включенными в процесс формирования классового сознания, в том числе и своего собственного.

– А будут ли участвовать в работе вашего профсоюза студенты?

– Мы приняли решение, что у нас профсоюз именно работников высшей школы. Студенты? Есть разные интересы и разный социальный статус. Это тонкая проблема.Тут есть деликатный момент – нас могут обвинить в том, что мы заставляем студентов вступать в профсоюз. Мы хотим этого избежать, но при этом будем поддерживать самоорганизацию студентов, сотрудничать с ними. Естественно, мы рассматриваем боевые студенческие организации как нашего стратегического союзника.С другой стороны, студент все-таки не наемный работник. Конечно, их можно рассматривать как будущих наемных работников. В студенческом движении 1960-х годов на Западе было много полезных идей: концепция стипендии как предзарплаты, чтобы бороться за нее в рамках коллективных переговоров, и попытка видеть в студенте преднаемного работника, с его включением в профсоюзную организацию.

Возвращаясь к нашему профсоюзу. Мы хотим строить именно классовый по социальному составу профсоюз, отсекая тех сотрудников высшей школы, которые выполняют функции представителя работодателя. Пока у нас в профсоюзы входит профессорско-преподавательский и научный состав, а так же учебно-методические и учебно-вспомогательные работники, но не технический и административный персонал. Аспиранты могут вступить в профсоюз, если ведут преподавательскую работу. В наших планах – протест против «эффективного контракта» (срочные контракты для преподавателей), против сокращений, против увеличения нагрузки. Мы сейчас обсуждаем с Конфедерацией труда России кампанию против этого.

– А если такую систему введут, за сколько лет очистят российские вузы от преподавателей-оппозиционеров?

– Полностью ее от нас никогда не очистят. Далеко не все ректоры заботятся о политическом аспекте, многих все же больше волнует качество учебного процесса. А пока в профсоюз вступают не худшие преподаватели, – вовсе не те, кто боится, что их выгонят за плохую работу. Напротив, к нам идут лучшие, сильные преподаватели, уверенные в своем уровне знаний.

Беседовал Георгий Эрман

Читайте по теме:

Александр Панов. Стать не объектом, а субъектом

Олег Шеин. «Нужно наказывать «рабовладельцев»

Илья Власюк. Мы родились во время «Революции на граните»

Александр Панов. Десять ножей в спину революции РАН

Илья Будрайтскис. Бирюлево: власть и погромы

Андрей Манчук. Долгая дорога к храму

Кирилл Васильев. Почему Навальный – не Мандела

Александр Сергеев. Уральский Гэтсби

Анна Брюс. Почему Собянин победит

Андрей Манчук. Интервью с Алексеем Гаскаровым